• 035.jpg
  • 027.jpg
  • 012.jpg
  • 020.jpg
  • 013.jpg
  • 028.jpg
  • 002.jpg
  • 005.jpg
  • 003.jpg
  • 015.jpg
  • 038.jpg
  • 006.jpg
  • 043.jpg
  • 032.jpg
  • 042.jpg
  • 045.jpg
  • 018.jpg
  • 034.jpg
  • 041.jpg
  • 017.jpg
  • 029.jpg
  • 007.jpg
  • 001.jpg
  • 008.jpg
  • 004.jpg
  • 040.jpg
  • 016.jpg
  • 009.jpg
  • 019.jpg
  • 036.jpg
  • 044.jpg
  • 010.jpg
  • 033.jpg
  • 037.JPG
  • 014.jpg
Логотип

123skala

 

 «Самое богатое наследство, которое родители могут оставить детям, это счастливое детство, с нежными воспоминаниями об отце и матери».

 (Из дневников царицы 

Александры Федоровны Романовой)

Раннее утро… Тихо тикают часы. С улицы раздается крик: «Гоншула-а-ар! Мацо-о-они-и! Кайма-ак! Соня-баджи – сю-ют!». Но мама все равно не встает, наверно, нам не надо мацони и молока. 

…Если и было на свете Лукоморье и «дуб зеленый», то наверняка в моем детстве. Конечно, вместо дуба была раскидистая чинара с дуплом, а лукоморье – самая обычная середина асфальтированной дороги возле нашего дома. Машины вынуждены были объезжать это многолетнее дерево, потому что ничья рука не осмеливалась его срубить. Когда кто-то не знал нашего района, достаточно было сказать: «Встретимся у чинары», -  и человек был уверен в том, что не заблудится. Вот этот самый исполин мне и вспомнился в то прекрасное утро. Прекрасное потому, что все связанное с детством, для меня было прекрасным. 

…И вот…  Удобно устроившись на ветке чинары, я попыталась представить себе «того кота». Первое, что я увидела, «повиснув на ветвях», -  появившуюся вдали группу бегущих людей - папу, маму и двух сестёр. Страха не было. Было счастье – меня ищут!

Соседи тоже всполошились, узнав о том, что я пропала (как часто они щипали меня очень больно за щеки, когда я, громко стуча шлепанцами по ступеням, бежала гулять!).

Нет, соседи у нас были дружные. На горе или торжество собирались, помогали кто чем может. Особенно я любила соседей, живущих напротив. Тётя Латифа, приносила в каждый  Новруз Байрам (древний праздник весны) огромный поднос, в котором горкой был насыпан плов с каштанами, курагой, кишмишом, черносливом, зажаренной курицей. Рис был золотистого цвета. А поверх был уложен хрустящий казмаг.  Сначала съедались каштаны, а потом все остальное. Затем подходило время медовой  пахлавы и чая с лимоном. Чай подавался в армуды-стаканах (грушевидных, а кто-то считает, что их форма похожа на фигуру восточной женщины), чтобы остывал не сразу.

Царствие небесное тёте Латифе и спасибо за то, что прятала маму у себя в квартире, когда в городе начались погромы домов армян.

Азербайджанскому языку я научилась во дворе, но не в школе. В хоре пела патриотические песни, и меня это спасло, когда, уже будучи студенткой, я сдавала национальную литературу. Узнав, что я из Азербайджана, преподаватель попросил прочитать что-нибудь лирическое. Позже он долго восхищался мелодичностью языка, не замечая того, что в «лирическом стихотворении» то и дело звучали слова «октябрь», «Ленин» (к тому времени я помнила только гимн Азербайджана).

        ***

…Нет, конечно, не каждое утро я так бессовестно заставляла волноваться моих близких. Обычно было так: вскакиваю с кровати – умываться! А полотенце пахнет папой.

Под возмущенные крики мамы («А завтракать?! У тебя уже живот прилип к спине!»), хватаю портфель – и в школу. Опаздываю. Ночью читала. Не выспалась. 

Как-то, зачиталась «Вием» (2-3 часа ночи). Дохожу до душераздирающего: «Поднимите мне веки!» Внезапно в папиной спальне раздаётся храп (в самом «подходящем» месте). От страха лезу под одеяло. Это была последняя ночь в моем детстве, когда читала книги.

Может это странно, но с раннего возраста я говорила на русском языке. Жили мы в азербайджанском районе города. Армян было больше в Красном селе. И я общалась с русскими детьми, ходила в русскую школу. Литература и язык давались мне легко. Но мама «спала и видела», как я поступаю в медицинский. Папа не давил. Не думаю, что мировая гинекология потеряла в моем лице знаменитого врача, а филология пополнила свои ряды великим лингвистом, но я бесконечно благодарна папе, что дал возможность сделать важный выбор самой.

***

…Во втором классе учительница попросила данные о родителях.

- Мама – Геворкян Соня Семеновна. Папа – Григорян Владимир ….э-э-э.

…Недоуменный взгляд учительницы.

Вечером еле дождалась папу. 

- Папа, какое у тебя отчество?

- Амбарцумович.

- Амбарц… цу – цумович? Это что - имя такое?

 - Так зовут твоего деда.

Тогда мне папа не объяснил значение этого имени. Амбарцум – по-армянски значит «вознесение». Папа был атеист.

Своего деда Амбарцума я видела очень редко. Папа был старшим сыном в семье. Дедушка развелся с бабушкой и папа со своей мамой и сестрой уехали в Азербайджан. 

Так и жили много лет: мы - в Азербайджане, а он - в Армении, в маленькой деревне Цовинар, около синего-синего Севана. Когда мы разговаривали с ним, то с трудом понимали друг друга, «наши армянские языки» были слишком разные. Дед поначалу возмущался, дескать, ребенок не знает родного языка. С его лёгкой руки все родственники начали называть меня «рус».

«Де-е-ед!», - зову своего дедушку, похожего на Хемингуэя. «Д–э-эд!», - передразнивает он меня.  «Аса  - «па-а-пи», - протягивая слово, поучает. Каникулы у дедушки – это Севан, ишхан (форель), маччар (молодое вино) и многочисленные родственники, «разбирающие» меня на ночлег каждый день... И армянские сказки  -  Ованес Туманян, Хазарос Агаян…

***

…Около небольшого холма есть деревенское кладбище, на могилках которого -  армянскими надписи. Среди них есть очень старые, даже древние – хачкары. Теперь здесь лежит и мой дедушка  Амбарцум.

***

Бабушка - Маркарит (папина мама), маленькая, сухая женщина, от которой все время пахло «Примой». По этой причине я все время уворачивалась от нее, когда она пыталась поцеловать меня. Зато я много времени проводила у тоныра. …Она достает из него очередной лаваш. Рядом лежит тарелка с маслом и овечьим сыром (мотал).  И вот ароматный дурум уже у меня в руках. Обжигаюсь, тороплюсь, несу папе, не забывая по дороге откусывать кусочки лаваша. Остынет – будет совсем не тот вкус!

Очень часто у нас гостили папины друзья. Папа был большим шутником и балагуром. Взрывы хохота сотрясали квартиру – папа отпустил какую-то шутку. Невозмутимым оставался он один. Его настроение выдавали  глаза. Как же смешно должно было быть, чтобы все услышали его редкий, но такой заразительный смех! Потом гости хмелели от маччара. Папа звал меня. Ставил на табуретку. И я пела его любимую песню высоким жалостливым голоском:

Ветер осенний там листья колышет,

Там маленький домик стоит на бугре.

Там маленький мальчик судьбою обии-и-и-жен,

Зовет свою маму, а мама молчи-и-и-ит…

И было удивительно смотреть, как эти взрослые дяди, только что смеявшиеся до слез, теперь утирают украдкой уже другие, горькие слезы…

Когда папа слегка выпивал, он становился  добрым-добрым, заходил в нашу девичью комнату и громко произносил: «Кто первым подбежит ко мне и поцелует, исполню любое желание!». Светка вскакивала быстрее всех, чмокала его в щеку. А он с укором смотрел на меня. На следующий день в квартире появлялись книжные полки (книг много -  ставить некуда), а гордая Светка любовно заполняла их.

***

На балконе папа сделал аккуратный шкаф, в который на зиму складывались фрукты: гранат, хурма, айва. Вечерами мы расстилали газету на столе и дружно поедали все это великолепие. Это был ВКУС ФРУКТОВ. 

     ***

Я любила смотреть, как папа бреется. Помазок, чашечка для крема, горячая вода и начиналось таинство. Потом комнату окутывал восхитительный запах «Шипра». Мама выносила чистую рубашку, и потом провожала папу взглядом из окна.

А вечером в шесть часов сестры начинали метаться по квартире: надо подогреть ужин, прибрать – скоро придет папа. Одна я, на правах младшенькой, ничего не делала, а только сидела на подоконнике четвертого этажа и ждала.

***

Папа шил обувь. Такую, что продав одну пару, мог обеспечить семью на месяц. Но какая это была обувь! В основном женская, из настоящей кожи, иногда лакированная, она шилась по папиным эскизам (как сейчас говорят «эксклюзив»), которые он долго, любовно рисовал цветными карандашами. Дома было много колодок, рулонов кожи, а запах сапожного клея витал в воздухе. Я очень любила смотреть, как папа работает. У него были острые сапожные ножи, точильные камни, которым было лет по двадцать и они были почти плоские и гладкие. Папа работал долго, до первых капелек пота на висках.

Самые красивые  босоножки из желтого и черного лака были сшиты для меня. Хотя у сестёр на этот счет свое мнение (ну, естественно!). Босоножки были на маленьком каблучке – особый предмет зависти моих одноклассниц и немой упрек учителей: негоже первокласснице ходить на каблуках!

Но папа вынужден был работать, в основном, ночью. Тогда за такую деятельность («нетрудовые доходы») можно было угодить в тюрьму. Ночью мама, аккуратно собирая обрезки кожи и завернув их в плотный слой газеты, выносила  на мусорку. Не дай бог, кто увидит! А днем папа просто починял обувь. 

***

Ему очень многие дела, давались виртуозно. Человек без музыкального образования играл безупречно на кларнете, трепетно ухаживал за ним, вытирал бархатной тряпочкой, перед тем как положить его в футляр. Благодаря своему абсолютному музыкальному слух он подбирал на пианино песни, а то и армянские напевы. 

Неплохо рисовал. Особенно хорошо ему давались краски, а пейзажи получались просто изумительно! 

***

Очень часто папа ездил на заработки. Надо ли говорить, как я скучала по нему! 

…Моей страстью было копание в старых вещах: платья, альбомы, бижутерия. Однажды я нашла открытку. Это была очень старая открытка. Вдруг, как молния вспыхнуло у меня в голове – папина открытка маме из армии! Плохо помню, о чем было написано (что-то вроде «Соне – от Володи. Жду ответа как космонавта ждет ракета»), но это трогательное послание из молодости моих родителей сподвигло меня на что-нибудь для папы такое… такое…! 

На следующий день мама одела на меня самое красивое желтое кримпленовое платье с розовыми вишенками. В садике строгая воспитательница меня поругала за опоздание, а фотограф еле заставил улыбнуться. Вот эту фотографию с моей кривой улыбкой я подписала папе: «Дорогому папе – от Жанны». Как ни странно,  фотография дошла до адресата.

***

 Однажды из Каракалпакии он привез целый чемодан книг.  Они были не новые. Не знаю, откуда он взял их. Это были книги об истории Армении -  Мурацана «Геворг Марзпетуни», Раффи «Давид Бэк» или «Хент» (Безумец). Папа читал очень долго. По одной-две странице в день. Больше не мог. После прочтения долго молчал, думал о чем-то. Когда мама спрашивала у него: «Володя, что случилось?». Он отвечал: «Седа, ты не представляешь - что было перенесено! Как люди всё выдерживали?».

Много позднее, прочитав «Сорок дней Муса-дага» Франца Верфеля, и  ещё потом, защищая диплом по роману С.Айвазяна, перечитав множество армянских исторических книг, я испытала те же чувства. 

***

Папа тщетно пытался научить играть меня в шахматы. Нет, конечно, какие-то азы и даже несколько комбинаций я осилила. Однажды я уже совсем отчаялась обыграть папу. Но в какой-то момент он отвернулся, а у меня получился неплохой ход, и я «съела» его «слона». Папа посмотрел на доску. «Ты меня обыгрываешь. Не может такого быть! Ты, наверно, переставила фигуры?!» У меня даже слезы навернулись на глазах. Нет же! Я сама! Подумала и сама поняла, какой надо сделать ход! «Молодец! Вот видишь, у тебя получается!». Мой умный, мой хитрый папа! Конечно, тогда я и не могла догадываться, для чего он создал эту ситуацию! 

  ***      

Однажды папа с моей старшей сестрой поехали на рынок. Лена рассказывала, как он нашел деньги, бережно завернутые в платочек. Папа поднял их и долго стоял. Потом пошел по рынку. Где-то в конце около цветов, они увидели старую женщину, которая громко плакала, била себя по лицу и коленям. Папа подошел: 

- Баджи, что случилось?

 - Оглу (сынок) деньги потеряла!!! 

 - Какие деньги?! 

 - В платочке. 

Долго она держала его за руку и благодарила.

Папа был исключительно честным и справедливым человеком. Эти качества передались моему старшему сыну – Володе.

***

Наши путешествия на машине были всегда очень интересны. Часто мы ездили в Аджикент (горная местность около Кировабада), Гей-Гель (голубое озеро) и вообще объездили все окрестности Кировабада. В поисках обычного ранца для школы мы отправлялись в Ханлар, добротный поселок, построенный военнопленными немцами. А папа не молчал, он рассказывал обо всех местах, которые мы проезжали. Вот стоит мавзолей Низами Гянджеви - азербайджанского поэта, мыслителя, философа. Позже именно здесь я пела хоралы со своим хором из Дома пионеров «Бакы», а потом встречала рассвет. На плечи мои был заботливо накинут пиджак стеснительным одноклассником.

Купив где-то на соседней улице рядом с нашим домом портфель, возвращались домой.

…Школу я закончила с несколькими «четверками». И вот она – взрослая жизнь! Еду поступать!

…Накануне я очень волновалась: 

- Папа, мне уже семнадцать лет, а я в Москве ни разу не была!

-  Мне пятьдесят два, а я тоже не был. Завтра полетим!

На следующий день в аэропорту папы не стало. Сердце.

После похорон я все-таки полетела в Калинин (Тверь) поступать на филологический факультет. Было ли трудно? Очень. Было всё ДРУГОЕ. 

Сдав экзамены, я приехала в Кировабад. Поднялась на четвертый этаж и замерла: дверь была открыта! В комнате много родственников, знакомых, соседей… Испугавшись чего-то, я зашла домой… Сорок дней как нет папы…

    ***

Мой младший сын не видел дедушку, но всегда, когда я рассказываю о нем, уносится вместе с моими воспоминаниями в моё детство и засыпает меня вопросами. Он похож на деда.

    ***

…Папа похоронен в Кировабаде. Но говорят (да и в Интернете видела), что христианское кладбище снесено. Мама похоронена в Аксае. На могилке – мраморный камень. На меня смотрит строгая мама (учительница!) и молодой с кучерявыми волосами, но седой папа. 

     ***

…Мне часто снятся родители. Особенно папа. Я бегу к нему навстречу и кричу: «Где же ты был? Я так скучаю. И мне надо о многом тебе рассказать!».