• 004.jpg
  • 015.jpg
  • 012.jpg
  • 032.jpg
  • 035.jpg
  • 041.jpg
  • 034.jpg
  • 006.jpg
  • 018.jpg
  • 008.jpg
  • 045.jpg
  • 027.jpg
  • 019.jpg
  • 037.JPG
  • 013.jpg
  • 010.jpg
  • 016.jpg
  • 033.jpg
  • 020.jpg
  • 029.jpg
  • 043.jpg
  • 028.jpg
  • 042.jpg
  • 007.jpg
  • 014.jpg
  • 001.jpg
  • 040.jpg
  • 017.jpg
  • 002.jpg
  • 038.jpg
  • 009.jpg
  • 044.jpg
  • 005.jpg
  • 003.jpg
  • 036.jpg
Логотип

333

 

Окончил Рязанский радиотехнический институт.

По специальности - инженер-электронщик. После окончания института 12 лет прослужил в армии, чему и обязано появление этих миниатюр, зарисовок. Публиковался в альманахе «Судьба и Слово-3» (Ростов-на-Дону, 2016). Увлекается фотографией.

Зарисовки

Песнь об Ил-76 и ковыле

Уставшим огромным белым альбатросом в поисках клочка суши наш Ил-76 описал круг над красавицей Волгой и мягко коснулся бетонки. Взревели переложенные в реверс движки, гася скорость, и самолёт, свернув на стоянку, замер. В звенящей тишине плавно опустилась аппарель, и в салон густой пеленой ворвался наполненный треском кузнечиков зной августовской Поволжской степи…

Экипаж уехал с подкатившим «уазиком» на КП. А мы, сто с лишним человек, сгрудились под крыльями в поисках не спасающей тени,  в ожидании дозаправки.

Жара и сухой ковыль… Запах авиационного керосина и выжженной степи…

В липком мареве исчезает край взлётной полосы. То и дело с ревом проносятся и тяжело отрываются, как будто отталкиваясь кончиками низко опущенных крыльев от бетонки и теряя свои очертания в колышущемся зное, великаны-танкеры М-3, чтобы где-то в небе над Индийским или Тихим Океаном отдать свой груз стратегам Ту-95…

Ковыль низко стелется под жаром их реактивных струй. Нестерпимый жар срывает шары перекати-поля и гонит их за край необъятной степи… Рёв взлетающих самолётов только на мгновение заглушает треск кузнечиков…

Не верится, что всего лишь в километре несёт свои полные воды Волга…

Марево… Ковыль… Палящее солнце… Таким мне запомнился августовский Энгельс 89-го…

Кожаные куртки

Бескрайняя приамурская степь. Гарнизон Украинка, брошенная его часть «Шанхай». Февраль. Столбик термометра с ноября застыл где-то ниже -30, порывистый ветер гоняет остатки выпавшего ещё в октябре снега по растрескавшейся от мороза голой земле…

Вечер. Мы собираемся после службы в своём промороженном за день финском домике.

Мы – это Андрей, уроженец Украины, обязанный появлением здесь шутнику майору-кадровику: «Украинец – тогда в Украинку!», Влас, молодой штурман стратегического бомбардировщика, у которого был невеликий выбор после выпуска: такие самолёты на придворных аэродромах не базируются; и я, проигравший противостояние с замполитом и сосланный на гауптвахту Дальней авиации, в Украинку. Андрей с молочным бидоном на тележке бежит на единственную незамерзающую колонку за мутной, отдающей керосином, водой. Мы с Власом быстро просеиваем сквозь наклоненную кроватную сетку несколько вёдер мелкого бурого угля, колем дрова.

Приготовления закончены, мы все собираемся в тесной кухне. Откуда-то из-под крыши спрыгивает заиндевелый кот с не очень благозвучной кличкой. Наступает звёздная минута Андрея. Он единственный из нас селянин и с детских лет знает, что такое печка и как её разжигать. К слову сказать, искусство это не простое. Мои первые опыты с применением бензина закончились автоматической прочисткой дымохода – взорвалась смесь воздуха и паров бензина, и побелкой всей кухни. Попытки достижения необходимой тяги с помощью вентилятора от ЭВМ, размещённого в поддувале, так же потерпели сажевый крах… Не проходит и пяти минут, как печка уже весело гудит, источая желанное тепло. Оттаивает и взахлёб мурчит кот, я быстро готовлю нехитрый ужин (на календаре 1990-й год, от изобилия остались одни лозунги), развожу спирто-водяную смесь, спасибо разработчикам техники.

Влас берёт гитару:

«Кожаные куртки, брошенные в угол,

Тряпкой занавешенное низкое окно…»

Кажется, остановилось время, разорвано пространство, в целом мире только мы, сгрудившиеся вокруг печки.

«Бродит за ангарами северная вьюга…»

Прогорает печка, выхожу на улицу за углём. Поднимаю взгляд к небу и… забываю, зачем вышел, забываю про мороз, перехватывающий дыхание… Такого звёздного неба я больше нигде и никогда не видел! Огромной белой мерцающей лентой Млечный Путь разделил небо прямо над головой. Звёзды, кажется, звенят, переливаясь и искрясь в морозном воздухе… Маленькие, еле видные; огромные, до которых, кажется, можно дотянуться рукой. Глубокая, ничем не нарушаемая тишина, и слышится то ли звон звёзд, то ли хруст снега под ногами…

Возвращаюсь в тепло и наш незатейливый уют.

«Ждите нас не встреченные школьницы невесты

В маленьких асфальтовых южных городках…»

Мог ли я тогда даже подумать, что, исколесив пол-Европы, изучив несколько языков, буду сейчас писать эти строки в маленьком асфальтовом южном городке…

Сколько лет прошло, а до сих пор вспоминаю с любовью эти вечера.

Аист в тумане

Октябрь. Промозглая белорусская осень. Раннее утро, светает. Я, начинающий службу лейтенант-двухгодичник, «во исполнение служебных обязанностей» иду проверять караулы. Плотный туман окутал всё, ватой забивается в нос, в уши, за воротник. Каплями росы конденсируется  на козырёк фуражки, которые срываются и противно стекают по лицу. Он как плотное белое осязаемое облако, улегшееся поспать на булыжную разбитую дорогу. Скользкие подошвы сапог, тяжёлый ТТ, оттягивающий набок портупею, ноющий больной зуб… Иду, тихо проклиная всё и вся вокруг, и не понимая, ну за что это мне?!

Вдруг пелена тумана расступается. И передо мной, в двух шагах, посреди дороги, поджав одну ногу, стоит и спит огромный белый Аист! Почувствовав меня, он приоткрыл глаз, но не сменил позы. Я замер, очарованный его красотой и спокойствием. Весь в каплях росы, клюв спрятан под крыло. Белые нахохленные перья, казалось, напитаны туманом. Поражённый его неземной красотой, я боялся пошевелиться. Так и стояли друг против друга. Я и Аист в тумане…

Боясь его спугнуть, я медленно, осторожно сошёл с дороги, обойдя Аиста  по обочине. Аист остался за спиной, в тумане. А я шёл и благодарил Судьбу за эту встречу, за то, что оказался именно в Белоруссии, где в пятнадцати километрах от огромного города, возможно такое чудо, за этот всепоглощающий туман…

Прошло тридцать пять лет, а Аист так и стоит предо мной, нахохлившийся, в капельках росы, в белой пелене тумана…